Текст этот, как я поняла, - глава из книги Екатерины Михайловой «Я у себя одна или веретено Василисы». Глава называется «Страшная баба» и описывает типаж прагматичной и социопатичной вплоть даже до садизма женщины-женоненавистницы с последующим анализом, почему подобный тип все время тусуется в образовании и здравоохранении, особенно жалуя акушерство и гинекологию.
Тип жизненный, проблема актуальная, но уж очень меня покоробила эта часто сотрясающая интернеты мысль (наиболее примечательные места я подчеркнула):
«Она не всегда была такой, она такой стала, прожив с нами несколько поколений, в постоянном страхе недоеданий, по карточкам и спискам, в эшелонах и санпропускниках. Она уродливая тень, искусственно выведенная порода, черный двойник другой Матери — щедрой и любящей, которой мила и телесность, и плодовитость, и детские слюнки на подушке, и цветение дочек и сыновей.
И не надо думать, что это вымирающая редкая порода, заканчивающаяся вахтершами и санитарками. Каждая из нас унесла с собой ее кусочек. Это, может быть, не лучший наш кусочек. Но зачем-то это тоже было надо. А вдруг опять придется стоять в очереди или спасаться от бомбежки? Может быть, мы и ненавидим ее потому, что она живое напоминание о насилии, возможном в любой момент. Есть звуки, которые любая из нас легко может представить, даже никогда не слышав в реальности: звук падающей бомбы, ночной стук в дверь, лязг передергиваемого затвора. Это означает, что мы к ним готовы — “всегда готовы!”»
Понимаете, да? Лишь несколько поколений, т.е. советский режим, воспитали из сентиментальной «щедрой и любящей Матери» отвратительную, равнодушную и жестокую, привычную к насилию бабищу. Все проклятый совок и кровавая история двадцатого века виноваты. «Насилие, возможное в любой момент» - это только аресты, бомбежки и очереди.
Как же мне надоели эти тексты, списывающие все худшее в нашем менталитете, от ковров с лебедями до жестокости или жадности, на «совковые реалии». Как будто до революции 70% населения страны составляло образцовое открыточное крестьянство, где насилие казалось невозможным, бабы обожали других баб и радостно им помогали, права личности широко уважались, а человек никогда не был человеку волком.
И, наверное, это про жителей какой-то другой страны Ольга Семенова-Тянь-Шанская писала в 1914 году (подчеркивания опять-таки мои):
«Встал он [ребенок] "дыбочки" около году и двух месяцев. Как и прежде, он часто оставался под призором сестры. Нянчила она его так же, как и прежде, с тою только разницей, что стала давать ему более основательные пинки за разные провинности -- вроде крика, замазанной рубашки и т.п.»
«Насколько развиты физически будущие отцы и матери (женихи и невесты)
Часто весьма мало еще развиты. Есть даже примета, что "молодые с венца подымаются", то есть растут после своего бракосочетания. Вследствие этого и первые дети родятся слабыми (первые два-три ребенка) и обыкновенно не выживают. Это иногда происходит и от полного еще неумения молодой матери обращаться с маленьким ребенком. Молодые матери также очень часто "засыпают" детей, то есть придушивают их нечаянно во сне. Ребенка (до году) мать иногда ночью кладет между собою и мужем, "чтобы пососал", даст ему грудь, заснет, навалится на него и придушит. Добрая половина баб "заспала" в своей жизни хоть одного ребенка -- чаще всего в молодости, когда спится крепко. За заспанного младенца священник накладывает "епитемью".»
«По поводу битья: бьют не только жену, но иногда и старого отца. В одной деревне молодой парень убил своего отца оглоблей (так бил, что он умер от побоев). В селе Мураевне [Мураевня -- село в полутора верстах от имения, в котором О. П. всегда жила.] был один случай, что пьяница муж убил свою жену за "гульбу". Он замотал ее косы вокруг своей руки и бил головой о порог, о лавки и о стену до тех пор, пока она не впала в бессознательное состояние, в котором через день и умерла, не приходя в себя.
Если муж бьет жену и при этом сломает или испортит тот предмет из своего несложного инвентаря, которым чинил расправу, то ему, разумеется, гораздо более жалко этот предмет, чем избитую жену. Да и всякая баба гораздо больше будет сокрушаться о каком-нибудь сломанном рогаче, чем о своих помятых боках.
Муж молодой, убедившись, что "молодая" не целомудренна, в первую же брачную ночь жестоко ее иногда избивает, что служит прелюдией к дальнейшему битью (иногда в течение нескольких месяцев).»
«Я знала одного мужика, который любил, когда он бывал пьяный, так издеваться над женой: "Становись, жена, на колени, клади голову на порог, моя воля, захочу -- убью тебя!" И баба должна была беспрекословно класть свою голову на порог, а он заносил над ней топор, причем маленькие дети его обыкновенно подымали плач и крик. Тогда он произносил: "Детей жалко, а то бы не быть тебе живой", -- и отпускал жену. Если она не слушалась его -- бил ее жестоко (иногда вальком по голове). Это называется "мудровать над женой" или "над женой измываться".»
«Что делает женщина во время беременности
Всё. И в доме справляет всю домашнюю работу, и в поле -- вяжет, полет, молотит, берет конопли, сажает или копает картофель, вплоть до самых родов.
Иные женщины рожают, не домесив хлебов. Иные родят в поле, иные в тряской телеге (почувствовав приближение родов, иные бабы торопятся доехать домой). Иная баба при начавшихся родовых схватках бежит домой, "как овченка": приляжет во время схваток на землю, а как боли отпустят, опять бежит, благим матом: "как овченка бежит, трясется".»
«[Если] бабка не хочет согласиться на невыгодные для нее условия, свекровь отправляется в какую-нибудь другую деревню или в дальний конец села звать другую бабку, свою родственницу, которая возьмет с нее дешевле. Зачастую молодая неопытная роженица мучится в это время совсем без присмотра. Хорошо, если у нее есть поблизости родная мать или сестра; эти еще иногда вступятся и не пожалеют для бабки своего хлеба.»
«У богатых бабка пребывает иногда дня по три, по четыре после родов, кормясь за их столом. А у бедных ребенок уже с первого дня совсем предоставляется матери и ее уходу. Попадает в грязную люльку, где подстилкой ему служит материнская старая грязная понева. Более опрятные матери подкладывают в люльку соломку, которую меняют через день или два. Это, однако, бывает реже: "Хорошо, и на поневе полежит, не лучше других. Небось другие не подохли -- выросли".»
«Первого еще ждут более или менее радостно. ... Если первый ребенок девочка, отец относится к ней совершенно равнодушно. Дома большей частью говорят об этом с сожалением, разве одна из женщин прибавит: "Ничего, нянька будет", -- и все на следующий же день забывают о девочке. Если же баба начинает часто родить, то в семье к этому, конечно, относятся неодобрительно, не стесняясь иногда делать грубые замечания по этому поводу: "Ишь ты, плодливая, обклалась детьми, как зайчиха. Хоть бы подохли они, твои щенки-то, трясет каждый год, опять щенка ошлепетила", и т.д., и т.д. Замечания эти исходят нередко от свекрови. Молодого отца, у которого родилась первенец-дочь, товарищи его и вообще другие мужики на деревне имеют право побить, как только он выйдет на работу. "Зачем девку родил", -- и нередко здорово отдуют, а он уж молчит, потому так издавна водится.»
("Жизнь Ивана", по ссылке еще много прекрасного про "щедрых и любящих" женщин и умиление "цветением дочек и сыновей" )
Но разве это, длившееся веками, ожесточавшее баб унижение сравнится с очередями? И, тем более, арестами и бомбежками, которые, очевидно, были для советской женщины какой-то обыденностью все 70 лет советской власти?
Нет-нет. Все это не могло наложить отпечатка на менталитет русской женщины. И вовсе не многовековое унижение крестьянства, не крепостное право и не усиленная урбанизация первой половины XX века, способствовавшая тому, что деревенская ментальность наводнила города, а исключительно лишь аппарат насилия в советском государстве эскалировал и равнодушие, и жестокость, и пофигистическое и брезгливое отношение к родам и женственности, и насилие над детьми.
Не знаю, может быть, эта Екатерина Михайлова написала в целом очень хорошую книгу. Но вот эта избитая манипуляция читательским сознанием как-то роняет мое к ней доверие. Наиболее убедительно бывает не то, что является основной идеей какой бы то ни было книги, а то, что проговаривается между строк, как «всем известный», «очевидный» факт: он не предполагает дискуссионности и критического анализа и потому въедается в мозг.
Поскольку у меня всегда проблемы с емким и своевременным завершением поста, вместо заключения замечу одну вещь. А именно – что проще простого себе представить, скажем, такой текст:
«Вот идет она – смелая, свободная, энергичная современная мать, окруженная здоровыми и умными детьми. Она не всегда была такой, она такой стала, прожив с нами несколько поколений, получив восьмичасовой рабочий день, декретные отпуска и оплачиваемые больничные; обретя право на бесплатную квалифицированную медицинскую помощь, родильные дома; имея подспорье в виде государственных яслей, детских садов, бесплатных общеобразовательных школ; лишившись постоянного страха, что не сможет прокормить, вырастить, выучить своих детей».
Тоже манипуляция? А она самая. Но, по крайней мере, исторически обоснованная.