В вестибюле второго этажа стояли несколько немолодых маляров и с каким-то молчаливым благоговением разглядывали фреску на стене, вполголоса переговариваясь.
Эта фреска в те времена, когда я была девушкой юной, стала причиной нашей с подругой истерики. Мы пытались объяснить однокурсникам ее глубинный смысл и начали рыдать от смеха. По нашему лицу потоками лилась тушь, мы бились в корчах и сползали на пол, а окружающие сочувственно смотрели на нас.
Сеансом экзорцизма мы были обязаны торчащей из ниоткуда руке, сжимающей маятник, похожий на кривоватую косу. Один конец маятника указывал на женственного киборга. Киборг непринужденно закидывал ногу на ногу, у него не было лица, зато наблюдалось подобие прически и женская грудь в количестве 1(одын) штука. Некомплект, одним словом. На киборга плотоядно пялились две выныривающие из-под маятника длинноносые кракозябры, оскалившиеся вместо зубов чем-то вроде деревенского тына. По другую сторону маятника все это безобразие флегматично наблюдал красавец-мужчина в шлеме с перьями. С мужчиной все бы было ничего, но из прорезей в шлеме анфас глядели вполне себе недвусмысленно изображенные глаза, а вот под мускулистым торсом наблюдался вполне себе недвусмысленный поджарый зад. До сих пор остается неясным, свернули ли отважному воину шею в бою или просто в его роду были совы. Возможно, художник подразумевал горячее чувство между ним и одногрудой сиреной, но непонятно чья рука недвусмысленно потрясала маятником, как бы говоря: "Ты на том берегу, он - на этом, вам не сойтись никогда".
Вся эта красота была исполнена в цветах тлена и безысходности. Именно эти-то цвета удручали маляров, подавленных явлением истинного искусства, и омрачали их добрые русские лица.
- У меня синей нет. И вот такой тоже нету.
- Тут охрой бы можно, - озабоченно говорила маленькая женщина в полотняной косынке.
- У меня еще розовая есть, мож, розовой?..
Они правда использовали все краски, которые у них были. Они очень старались, эти славные люди. И поэтому все, что было коричневым, деликатно обвели ярко-рыжей охрой, а то, что было сумрачно-бордовым, приобрело безбашенный розовый цвет.
Но хуже, поверьте мне, не стало.