А мне фильм – понравился!
Именно поэтому – и еще потому, что посмотрела я его только вчера – впечатления еще немного бессвязны.
Я не хочу касаться реальных событий и прототипов – не буду гадать, Всеволод Абдулов ли был «Севой Кулагиным», вымышлен ли бешеный перелет последней женщины Высоцкого в Узбекистан и кто именно окружал В.С. в те страшные минуты в бухарской гостинице. Публицист Д.Пучков, как уже любезно оповестила нас Википедия, написал: «Если жизнь и творчество Высоцкого тебе интересны – не ходи. Ибо там тебя ждёт жесточайшее разочарование». Правильно. Если жизнь и творчество Высоцкого интересны тебе – СЛУШАЙ Высоцкого, ЧИТАЙ Высоцкого и – избирательно! – О Высоцком; наконец, смотри фильмы с Высоцким. И прекрати, ради всего святого, воспринимать фильмы о великих людях как ликбез. Пора избавляться от порочной привычки узнавать кого-то с чужих слов/кадров. Этот фильм точно не для того, чтоб сложить за кого-то в его несведущей голове то или иное мнение о Высоцком.
Для меня важно и ценно само то, что сценарий написан сыном, причем человеком умным и деликатным, тем, кого не причислишь к родне, наживающейся на славе гения. Да, наверно, в фильме немало субъективного, внутрисемейного – «не верь теще, бранящей зятя» и т.д. Но главное – он сделан с любовью, горечью и почтением. Поэтому я сразу отметаю всякие попытки заявить (подобно некоторым рецензентам): все-де было не так, это не Высоцкий, и вообще авторы рубили бабки и дешевую славу. Права у меня такого нет. Я этому фильму верю.
***
Меня тронули актерские работы: по-моему, ансамбль замечательный. Акиньшина, тонкая, нервная, очень хороша, очень убедительна – другой я ее и не помню. Сначала немного раздражает слишком явная характерность панинского персонажа, но потом к ней привыкаешь, и пошловатый этот человечек органично вливается в паноптикум друзей-мучителей героя. Неожиданно было увидеть Максима Леонидова в роли хваткого импресарио.
Я уже не говорю о Дмитрии Астрахане.
Кстати говоря, его сцена с прилюдным сожжением билетных корешков вызвала некоторую неловкость за создателя картины и привкус детской сказки. Но об этом чуть позже…
***
Что интересно – всего лишь два дня фильм в широком прокате, а упреков к нему уже не счесть. Один из них удивил безмерно – «дифирамбы в адрес КГБ».
Прежде всего, не вижу никакой разницы между теми, кто лет пятьдесят назад разорялся по поводу «идеализации буржуазной действительности» и «поэтизации религиозного культа» – и теми, кто нынче плюется относительно «дифирамбов КГБ». Да не увидела я никаких «дифирамбов». Показаны люди, делающие свою работу. Грязную, как любая политическая деятельность; циничную, как деятельность любых спецслужб, поддерживающих всякое государство. Надоели, ей-богу, плоские «нехорошие функционеры» с садистским прищуром (кстати, бранил ли кто-нибудь Достоевского за то, что прокурор Порфирий в «Преступлении и наказании» не изображен бездушной сволочью?). Фильм в принципе не об этом. Он, скорее, о том количестве грязи и ракушек, которое налипает на великого человека – главным образом, в виде расчетливых лжедрузей, холодных коммерсантов, спокойно жиреющих за счет чужих нервов, чужой совести и, в конечном итоге, – чужой жизни. (Мы, однако, не любим про это. Не любим про плохих коммерсантов и плохих друзей – нам подавай кино, где все свалено на гнет могущественных организаций. А значит, смотреть и не стыдно, и вполне удобно...).
Естественно, гнет «сверху» причислен к тем же ракушкам на теле большого корабля. В картине однозначно есть эта линия, и сделана она неплохо. Отлично работает Смоляков в роли полковника. Он человечен, интересен и убедителен. Он – яркий противник заглавного героя в финальном споре (почти «Что есть истина?»). В нем есть что-то от всех мятущихся судей, палачей, прокуроров, следователей нашего кино и литературы. Честное слово, это прекрасно – когда веришь актеру... Давайте же не будем циничны и оценим эту актерскую работу.
Любопытная деталь. Местами – не знаю, сознательно или нет – у Андрея Смолякова проскальзывают жегловские интонации (не говоря уже о двух перифразах знаменитого диалога: «– Как держать, Глеб Семеныч?» «– Нежно!!»).
***
Отдельно хотелось бы коснуться исполнения роли Всеволода Кулагина. Образ доброго балагура с грустными умными глазами, в котором мы привыкли видеть Ивана Урганта, ни на йоту не изменился в этом фильме. Иногда кажется, что Ургант тщетно старается выйти за рамки своего амплуа (к слову – вообще он это может…). И в конце концов понимаешь, что так, наверно, и надо, что и не требовалось от него прыгнуть выше головы, а нужна была просто аура доброты и порядочности, окружающая этого актера, привычный зрителю, полюбившийся образ – и в этом нет ничего постыдного. Работа актера точна, качественна, искренна. И, в конце концов, не все ли равно, чья боль изливается в кульминационной сцене роли – внезапной эскападе Кулагина во время концерта – режиссера ли, Кулагина или самого Урганта? Главное – мы ее чувствуем, эту боль, она зрима – в ставших такими отчаянными глазах Урганта, в безумных, лязгающих аккордах, которые берет он на рояле, в его голосе, громко, отчетливо, с вызовом выкрикивающем слова песни – как протест против цинизма и равнодушия, против жадности и трусости пиявок, присосавшихся к смертельно больному человеку.
***
Главная же отличительная черта картины – благоговейное уважение к герою, столь редкое в нашем биографическом кинематографе.
Великой Раневской когда-то предложили роль Сары Бернар, которую Фаина Георгиевна страстно желала сыграть. Она отказалась со словами: «Чтобы играть Сару Бернар, надо быть Сарой Бернар!» Боже, как часто режиссеры снимают откровенные фильмы о Есенине, Пушкине, Лермонтове, чувствуя себя оными и похваляясь: «Я изучал! я читал! я знаю!». Фильм о Высоцком снят не-гениями. Они знают это. Создатели картины обладают той интеллигентностью, которая позволяет им отойти на несколько шагов от героя и не влезть к нему в душу. Упорное нежелание открыть имя исполнителя – не блажь, не пиар-ход. Это, в частности, нежелание скрещивать имя В.С. с чужим именем, его лицо – с чужим лицом. Высоцкий в фильме – образ. Мы смотрим на него снизу вверх; мы не знаем, что у него внутри. Мы не можем снисходительно пожалеть его, как жалели Есенина создатели фильма «Есенин», как вообще стало модно жалеть в биографическом кино.
Я не говорю о полной невозможности такого приема. Когда-то Булгаков написал «Кабалу святош», открыв нам ум и душу Мольера – насколько мог. И он позволил себе жалость – иную, высокую жалость! – к своему герою. Но у него было на то право, некое особое, исключительное, булгаковское право. Полагаю, читателю Мольер был не так близок, как Булгакову. Но, касаясь образа Пушкина в «Последних днях», писатель наметил его лишь пунктиром. Фактически, Пушкина в пьесе физически нет. Мы сочувствуем поэту, мы ненавидим врагов его, мы на протяжении всего произведения находимся «в лагере» друзей Пушкина. Но самого его мы воспринимаем лишь опосредованно. И здесь в очередной раз проявляется булгаковская гениальность! Ибо Пушкин – «наше все» не только на словах. Он в крови, в душе у русского человека, и всякое покушение на то, чтобы просто говорить его устами, требует огромной ответственности, если угодно, особого права.
То же, очевидно, почувствовали создатели фильма. И именно это для меня искупает огрехи, которые найдет в картине кто угодно. «Памятник», «мумия» – сердятся те, кому образ Высоцкого не понравился. Нет. Просто чуть условный, приподнятый над реальностью, над всеми нами. Это – художественный прием, прием оправданный. Возможно, В.С. даже несколько мифологизирован – не берусь судить, повторяю, это не моя прерогатива, я его лично не знала. Но он – таков, каким мы его способны представить, хотим представить. Алкогольно-наркотические темы затронуты очень и очень деликатно, ровно настолько, насколько необходимо это для фабулы и идеи фильма, не переходя в дешевую сенсацию (и, думаю, кого-то этим разочаровав!). Любовная тема также не преступает границ интимности – напоминаю, это сын пишет про отца.
В.С. в фильме не жалок, не осуждаем… Он – любим. Именно поэтому даже до смешного плоская сцена с сожжением билетных корешков отчасти наполняется смыслом – так наивно режиссер попытался передать удивительнейшую ауру этого человека, которая влияла на тех, кто его окружал, и влекла вверх из грязи и пошлости… Более удачна в этом плане невероятная, казалось бы, сцена, где Бехтеев, декламируя Пушкина, рвет бумаги, компрометирующие Высоцкого и его любимую женщину.
…Просто, к слову. Друг В.С. рассказывал, что однажды Высоцкий при нем на пустынной ночной улице дал в морду хулигану, оскорбившему женщину. Дружки «битого» вместо того, чтобы броситься в драку трое на двое, сказали: «Молодец мужик!» – и ушли…
***
Превосходно сделана сцена «воскрешения» В.С. – усилие мозга, сердца, всего тела, условно переданное через усилие зримое. «На свете смерти нет» – и трогается намертво застрявший автомобиль, и я вижу киновзгляд мальчика (маленького Никиты) через стекло, жест одобрения и восхищения через годы – привет от уже взрослого сына навеки ушедшему отцу.
Да, и под конец.
Тогда я еще не знала, понравилось мне увиденное или нет. Но всю вторую половину картины во мне жило странное для кино желание – в финале стоя поаплодировать. То, что я видела, не было гениально – и все же это желание было очень остро. И я жалела, что пошла не одна – после сеанса слишком хотелось побыть наедине с собой…
Я знаю, что многим не понравилось. Я даже понимаю их. Так вот, в один из переломных моментов фильма В.С. произносит:
«Это… мой друг. Он пел для вас мою песню. Давайте дослушаем его!»
Давайте просто посмотрим этот фильм.